Смертельный кавай
Скоро два года, как нет моей мамы. Хочется об этом кому-то рассказать, а ВК - слишком широкая площадка.
Знаете, вот говорят, что время лечит. Нихрена оно не лечит. Самому себя лечить приходится.
Я каждый день про неё вспоминаю. Я научилась спокойно говорить "мама умерла".
Но иногда я вижу что-то, о чем хочу ей рассказать. Мы вообще много чего обсуждали.
А не могу. Нет её. А больше это никому не интересно. И мне становится трудно дышать, а горло сжимается.
Время не лечит, ты просто привыкаешь со временем жить с этой болью внутри, без вырванного куска сердца. Мне очень сильно помогло то, что буквально на следующий день после похорон мы уехали в Архангельск. Если бы мы остались дома, было бы хуже, я уверена. Про похороны я до сих пор не могу вспоминать спокойно. Только я, таджик, копавший яму, и урна с прахом. У мамы, у которой было столько знакомых и друзей, которым она сделала столько хорошего, которым помогала часто в ущерб своему удобству и времени. Это меня сильно подкосило, перещёлкнуло что-то в голове.
Я стала резче, злее, категоричнее, холоднее к людям и миру.
Я стала ещё более тревожной и мнительной относительно детей. Мне и так было страшно каждый раз, когда они пропадали из виду, теперь всё ещё хуже.
И только усилием воли я отпускаю старшего в лагерь, потому что помню, как лето в лагере было важно и нужно для меня. И оно важно для него, поэтому мне надо засунуть тревожность в жопу и спокойно объяснить, что маме надо звонить каждый день и слать фоточки.
И еще я очень боюсь, что умру так же: одна, в окружении чужих людей, без поддержки, в холодном больничном зале.
И каждый раз плачу, когда думаю об этом. Мне жалко себя, далко её.
Я так тяжко тоскую.
Спасибо, что выслушали.
Знаете, вот говорят, что время лечит. Нихрена оно не лечит. Самому себя лечить приходится.
Я каждый день про неё вспоминаю. Я научилась спокойно говорить "мама умерла".
Но иногда я вижу что-то, о чем хочу ей рассказать. Мы вообще много чего обсуждали.
А не могу. Нет её. А больше это никому не интересно. И мне становится трудно дышать, а горло сжимается.
Время не лечит, ты просто привыкаешь со временем жить с этой болью внутри, без вырванного куска сердца. Мне очень сильно помогло то, что буквально на следующий день после похорон мы уехали в Архангельск. Если бы мы остались дома, было бы хуже, я уверена. Про похороны я до сих пор не могу вспоминать спокойно. Только я, таджик, копавший яму, и урна с прахом. У мамы, у которой было столько знакомых и друзей, которым она сделала столько хорошего, которым помогала часто в ущерб своему удобству и времени. Это меня сильно подкосило, перещёлкнуло что-то в голове.
Я стала резче, злее, категоричнее, холоднее к людям и миру.
Я стала ещё более тревожной и мнительной относительно детей. Мне и так было страшно каждый раз, когда они пропадали из виду, теперь всё ещё хуже.
И только усилием воли я отпускаю старшего в лагерь, потому что помню, как лето в лагере было важно и нужно для меня. И оно важно для него, поэтому мне надо засунуть тревожность в жопу и спокойно объяснить, что маме надо звонить каждый день и слать фоточки.
И еще я очень боюсь, что умру так же: одна, в окружении чужих людей, без поддержки, в холодном больничном зале.
И каждый раз плачу, когда думаю об этом. Мне жалко себя, далко её.
Я так тяжко тоскую.
Спасибо, что выслушали.
Не суть. Заниматься каким-то понятным несложным делом нужно, иначе, если вдруг нет движухи или просто устал, будет скучно. Главное, чтобы дело было такое, которое можно в момент оставить и пойти играть. И не сильно тяжелое по антуражу, конечно.